С 1929-го года СССР официально готовился к большой войне с капиталистическими державами. Ударная индустриализация, чудовищный голод, вызванный сверхэкспортом зерна ради драгоценной валюты, на которую закупались станки, заводы и целые инженерные бюро, мобилизационный режим работы экономики, невиданный в русской истории террор, поддерживающий изматывающую истерию, огромные штаты разведок, огромные военные маневры, танки, самолеты, первые в мире парашютные дивизии, чудовищные марширующие массы одетых в одинаковую униформу людей, красные знамена, красные зиккураты, красный диктатор, красный закат, ночная тишина. Прохлада короткой летней ночи — самой короткой в том году. Ощетинившаяся, вздыбившаяся, приготовившаяся к броску страна. Замершая перед ударом. Перед атакой. Перед началом невиданного в истории Красного Крестового Похода. Слышно, как шелестит невидимая, сливающаяся в волнующиеся черные облака листва. Как стрекочут кузнечики. Как уютно рычат моторы танков, подготавливаемые к еще одним маневрам, учениям, отработкам быстрого, стремительного, беспощадного наступления, прорыва, триумфа. По всей стране тишина. По всей стране лишь устало скрипит натруженное, измученное, истертое непомерной работой железо станков, тракторов, самолетов. Рядом с ним вповалку спят худые, усталые, измученные непомерной, нечеловеческой, безумной в своем исступлении работой люди. Коммунизм уже скоро. Коммунизм уже завтра. Многие отдали коммунизму пальцы, руки, ноги — когда горит план, не до техники безопасности. Некоторые отдали коммунизму родных — когда горят колхозные поля, не до долгих разбирательств. Сейчас они, ворочаясь во сне от родных полузабытых лиц, спят, набираясь сил для еще одного рвущего жилы дня.

Они не знают, что завтра их мир рухнет. Армии исчезнут, солдаты побегут, аэродромы сгорят, непробиваемые танки будут брошены вдоль дорог с жалобно распахнутыми люками. Двенадцать лет надежд, ярости и боли окажутся — зря. Голод, дрянной хлеб, полтора квадратных метра на человека, вредитель и саботажник дядя Сережа, переломанные на производстве пальцы, трахнутая пьяными чекистами дочка, транспаранты, солдаты, знамена, зиккураты, усы вождя — все зря. Все — пустота. Все — суета. Все — ложь, ложь, ложь, грязная, гнусная, развращающая наивных крестьян и рабочих ложь. И бессилие — вчерашние партийные властелины городка будут прятаться по подвалам, мелко-мелко дрожа студенистыми ляжками. И отчаяние — как пережить зиму, где достать хоть кусок хлеба? И боль — в разорванной случайным снарядом руке. И смерть — в зассанном, заблеванном, загаженном перепуганными людьми подвале, куда приведут то ли партизаны, то ли каратели — к концу войны уже не разберешь, не отличишь зондеркомманду Дирливангера от партизанского отряда "Чекист".

За что? Почему? Зачем меня убивают? Разве я мало работал? Разве я мало страдал? Разве мало я вытер с лица плевков советских и антисоветских? Разве заслужил я своим раболепием смерть?

Да, советский человек, невиданным унижением всех идеалов человеческого достоинства, ради которых столетиями боролись и умирали лучшие люди этой земли, ты заслужил смерть. Смерть пришла на звон твоих кандалов — не жалобный, но равнодушно-привычный. Ее привлек твой довольный всхрюк, когда ты выцарапал на рынке лежалый бордовый кусок подгнившего мяса. Она пришла на запах этого мяса. На запах супа из этого мяса. На твое предвкушающее урчание в пропахшем помоями бараке. Она пришла к тебе 22 июня. В красивой черной униформе.

И смерть была права.

#etfse

add comment recommend bookmark subscribe